Что заставляет обычных людей участвовать в массовых убийствах? Большой разговор о книге Яна Гросса «Соседи»

По сравнению с известным нам масштабом Катастрофы европейского еврейства число погибших в Едвабно должно было сделать эту историю одним из частных случаев Холокоста. И все же книга Гросса не только всколыхнула сознание польского общества и не только распространила эту шоковую волну за пределы Польши. Она стала одним из редких текстов, способных воздействовать на реальную жизнь. Это выразилось и в принятии в 2018 году закона, криминализирующего обвинения Польши в соучастии в Холокосте, и в нападках на автора, и даже в международном конфликте, когда после попытки польских националистов сорвать посвященный Холокосту коллоквиум в Париже французская министр высшего образования была вынуждена писать ноту своему польскому коллеге.

Причины этого громового эффекта лучше всего объясняет короткое название книги — «Соседи». Ее антигерои — не немцы и не открытые коллаборанты и пособники нацистов, на которых справедливо возложена основная тяжесть вины за Холокост. Это и не те «обычные» люди, которые в нужное время понимали, в какую сторону лучше не смотреть, чтобы ничего не знать. Их ответственность за «банальное зло» тоже была выявлена до Гросса и продолжает быть предметом исследований. Ян Гросс представил и выставил на свет другую категорию людей, убивавших евреев. Это жители, убивавшие и грабившие евреев по собственному желанию и инициативе, без участия немцев и даже без давления обстоятельств, которые могут в некоторых случаях объяснить (но не оправдать) страшный выбор. Это в буквальном смысле соседи — знакомые, привычные лица, вдруг обернувшиеся звериным оскалом.

Гросс называет их по именам, рассказывает их биографии, восстанавливает произошедшее почти по минутам и по метрам городских улиц. Вместе с Гроссом мы идем по их следам — не только по архивным документам, но и в буквальном смысле по адресам Едвабно. Книга Гросса — не художественное произведение, но в ней, как в настоящей литературе, возникает мир доселе неизвестного нам местечка, с его окрестными полями — где несчастные пытались спрятаться, — с домами, разграбленными убийцами, и с тем сараем, который любезно предоставил один из жителей для сожжения в нем живьем 1600 евреев.

Соседи — хлесткое слово. Оно бьет наотмашь своей страшной приближенностью. Это те, кто забегает на минуту за солью и чьи дети учатся с твоими детьми в одной школе. Так было и в Едвабно, недаром редкие уцелевшие евреи по привычке называют своих мучителей уменьшительными детскими именами. Ян Гросс пытается добраться до истоков расчеловечивания. Удалось ли это? Только настолько, насколько вообще нормальный человеческий разум способен понять извращенный механизм беспричинного массового убийства и полученного от него удовольствия. Здесь существует предел, за который не проникнуть ни читателю, ни автору. Но этим максимальным приближением к «соседям» и рассматриванием их в исследовательскую лупу книга Гросса обожгла сознание и оставила в памяти рубец от этого ожога.

«Ожог» — этим словом книгу Гросса называет историк и географ Павел Полян, автор комментариев и трех обширных, тщательно документированных послесловий, вошедших в новое издание на русском языке (впервые «Соседи» вышли на русском в 2002 году). Эти три текста раздвигают «кейс» Едвабно в пространстве и во времени и закрепляют ощущение, возникающее при чтении Гросса: Едвабно — не просто городок, он размером во все пространство Холокоста, а корни его погрома так стары, что почти вечны.

Тексты Поляна — продолжение книги Гросса. С ее первой публикации прошло двадцать пять лет яростной дискуссии. Они недаром — именно послесловия, и начинаются там, где после окончания «Соседей» возникают тысячи новых вопросов. Что было в соседних городах? В соседних странах? Что было до того? Как польские события касаются жителей Советского Союза? И, наконец, что происходило после того, как книга Гросса вышла в печать? Гросс касается этого частично, но ответы на эти вопросы не были частью его исследования.

Первое предисловие разворачивает перед нами пространство «восточных кресов» — окраин Польши, нынешних территорий Украины, Белоруссии и Литвы, где и находится Едвабно. Начиная с раздела Польши в 1939 году по пакту Молотова-Рибентроппа, а вместе с ним и польского еврейства, оказавшегося в очередной раз между молотом и наковальней, Полян рассказывает историю общин, существовавших на этих землях несколько веков. Здесь возникает и разговор о роли Советского Союза, отвергнувшего беженцев, которых Гитлер, ставший тогда целью еще не уничтожения евреев, а «только» арианизацию земель Рейха, с удовольствием выслал бы к своим друзьям по ту сторону границы.

Разговор о еврейском населении в восточных кресах, оказавшихся под Советами, — это снова разговор о репрессиях и депортациях, разные виды которых Полян объясняет с цифрами в руках. Наконец, новый период — с 22 июня 1941 года — подвигает нас непосредственно к событиям в Едвабно. До них остается меньше 20 дней, но Холокост уже идет полным ходом — «Кровавый шаббат» в Белостоке (убийство, в том числе сожжение живьем, 2000 евреев), погром в Ковно, где погромщики забили насмерть трубами и ломами около 50 евреев, сожжение евреев в Большой хоральной синагоге в Риге отрядами латышской вспомогательной полиции под руководством Виктора Арайса.

Истории не бывает без географии, и читатель снова идет за автором по погромным селам — бесчисленным Василькуве, Вижне, Граеве, Замброве. Клещеле, Кнышине, Кольно, Кузнице, Щучине, Радзилове, Вонсоше, и так далее ad nauseam.

Так исследование демографии и межэтнических отношений постепенно доходит и до едвабненского погрома, одного из самых садистских, сопровождавшегося бесстыдным разграблением семейных домов, синагоги и даже кладбища.

Второе предисловие — в котором мы подсознательно ищем возмездия, — носит название «Ожог» и рассказывает о резонансе книги Гросса. Полян анализирует, почему именно она вызвала болевой шок, как в Польше, так и за ее пределами:

«Общественный резонанс и силовое поле «Соседей» Яна Гросса оказались неслыханными по своей мощи и длительности воздействия (…) К июлю 2001 года число статей, интервью и прочих публикаций, связанных с Едвабно, перевалило за тысячу! Спустя год об этом событии знал каждый второй поляк, а среди людей с высшим образованием — даже четверо из пяти! Без преувеличения: к середине 2001 года, то есть за год, «Соседей» Яна Гросса прочла или знала уже вся Польша».

Анализируя «кейс Гросса», Полян снова ввергает нас в глубину мутного, тягучего антисемитизма, к которому, по его выражению, Гросс «просверлил канал» и который выжил во время войны и тлеет, регулярно вспыхивая, под пластами молчания и умолчаний.

Второе послесловие логически заканчивается событиями 7 октября 2023 года: «Действия ХАМАСа поразили своею звериностью, а не системностью. Больше всего они напомнили не гитлеровские яры и газовни, а ручную садистскую работу — резню (тут это буквально!) армян в 1915 году младотурками и курдами и многодневные еврейские погромы: петлюровские и булак-булаховичские, с кишками наружу, 1919-1920 годов, — и восточнокресовские, с горящими синагогами и сараями, лета 1941 года».

В третьем послесловии речь пойдет о других произведениях «ожогового жанра», их общих с книгой Гросса чертах, общей методике, которую выявляет Полян. Дает ли она в руки исследователей и писателей инструмент, которым можно побольнее уколоть общество, чтобы оно почувствовало свою причастность к содеянным преступлениям?

Скажем сразу, читатель не обнаруживает возмездия ни в поспешных судах 1949 и 1953 годов, ни в расследованиях 1970-х, ни в поверхностных памятованиях. Но через всю книгу, как в фильме про судебный процесс, перед нами проходят вереницы «соседей» — обвиняемых, свидетелей, убийц, жертв, праведников мира. Мы знаем их теперь в лицо, ожог не дает их забыть. Осталось только взглянуть в лицо самим себе и спросить себя, «как бы я поступил».

Метафизика расчеловечивания: интервью с Павлом Поляном

- Вопрос, который остается неотвеченным после прочтения любого материала про Холокост, это — как люди превращаются в зверей? Часто читаешь: «Это невозможно осознать». Встречается также мнение, что зверей из людей делает система — фашистская ли, советская ли, но система, либо страшные обстоятельства. Как вы на это ответите?

Павел Полян: Людей от озверения удерживают — или, по крайней мере, призваны удерживать — базовые гуманистические понятия, за столетия выработанные как в религиозной среде («Не убий!»), так и в светской («Слеза ребенка»). Нельзя!!! Вот нельзя — нигде и никогда нельзя, и все тут! И покуда «нельзя» — ты человек.

Но как только сходятся и сочетаются внешнее «можно» и внутренние «хочу», на ходу преображаясь в итоговое «могу», тогда все человеческое уходит, линяет, и на поверхность вылезает зверь, монстр, «чудище обло и стозевно», с его ненавистью, погромной энергией и охочестью до крови. Это внешнее «можно» — на совести не только государства, но и каждого отдельного убийцы, явственно различающего оттенки этого «можно». Если это «нельзя, но я отвернусь», то быть погрому, а если «можно» — это «нужно», то Холокосту.

- В книге четко прослеживается разница между преступлениями германских государственных структур и преступлениями, которые местные жители совершали без приказа, по своей воле. Насколько различаются последствия этих преступлений для состояния самой нации, и что легче осознать и искоренить в дальнейшем,? Насколько возможна mea culpa (моя вина) нации в том и другом случае?

- В этом-то и уникальность кейса Едвабно! Холокост, в сущности, прерогатива Рейха, это немецкое, это национал-социалистическое дело. В помощь себе, — не теряя этого «мандата» и не перекладывая его ни на кого, они могли завербовать или нанять кого-угодно: не было такой национальности в Европе, представителей которой они бы к этому не привлекли — все национальные дивизии СС, включая «Галичину», всех этих «травников» и т.д.

Но ведь Вторую мировую Третий Рейх вел не в одиночку — посмотрите на их союзников, им всем предлагалось поучаствовать в таком важном и хорошем деле, как избавление от евреев. И какие реакции? Япония наотрез отказалась: ненавидеть и хотеть убивать ей и без евреев было кого и вокруг себя. Италия и Болгария — тоже отказались, но половинчато и лукаво: мол, «своих» евреев не сдаем, а «чужих», то есть не-итальянских и не-болгарских (греческих, например), — пожалуйста: готовы передавать их немцам на карательный аутсорсинг. Финляндия — жесткий отказ: ни своих, ни чужих (например, советских военнопленных-евреев) ни сама не убивала, ни немцам не передавала. И даже мацу на Песах для тех же советских военнопленных от финских еврейских общин не запрещала! Тонюсенький погибельный ручеек, правда, из Финляндии в Германию вытек — из тех, кто был комиссаром или политруком.

Второй слой — антисемитизм парамилитарных комбатантов, или, попросту, партизан. И у польской Армии Крайовой, и у украинских УПА и сечевиков, и у латышских айсаргов, и у части белорусских партизан на счету свои — не-немецкие — мартирологи еврейских жертв.

Ну и, наконец, третий слой: народный, низовой Холокост — это и есть случай Едвабно и вокруг, где обошлись и без немцев, и без комбатантов. Ведь крошечное, в сущности, окно возможностей — восточные кресы и первая половина июля 1941 года: после Едвабно немцы (ужаснувшись?) его прикрыли. Интересны жители Вонсоши, разъезжавшие по окрестностям на погромы на телегах (для вывоза разграбляемого добра) как на праздник: своеобразный эффект гиены.

Эти два слоя — второй и третий — заставляют нас резервировать какую-то тóлику Холокоста под польский антисемитизм, но свои тóлики наработали и литовцы, и латыши, и украинцы. Только не надо распространять позор этих тóлик на всех поляков, всех литовцев и т.д.

- Насколько вообще возможно рациональное обсуждение Холокоста и предательства «соседей» в нашем теперешнем обществе, которое никак нельзя назвать умиротворенным и в котором живут все те же демоны?

- Пожалуй, только теперь, — и не в последнюю очередь благодаря Гроссу, — рефлексия и стала возможной, потому что приоткрылась не только «эмпирика», но и «архетипика». Индивидуальных соседей-предателей, выдававших немцам евреев, в той же Польше были сотни тысяч — на два порядка больше, чем спасителей-праведников. Меньшинству вторых от большинства первых потом еще и доставалось, и они помалкивали о своих подвигах. Но едвабненские палачи-соседи — не маньяки и не сектанты — взяли на себя и всю садистско-палаческую работу, взяли добровольно и спроворили ее дружно, с огоньком.

Демоны межсоседской ненависти? Ярчайшие примеры в новейшей истории — восьмитысячная резня боснийских мусульман боснийскими сербами в Сребренице (1993), миллионный геноцид хуту против тутси в Руанде (1994) или взаимные резни и погромы буддистов-араканцев и суннитов-рохинджа в штате Ракхайн в Мьянме (2016). Самый свежий кейс — 7 октября 2023 года — неохолокостная атака ХАМАСа на Южный Израиль.

Во всех случаях субъектами убийств была комбинация из госорганов, парамилитарных соединений и ретивых «соседей».

В Газе, например, ее «мирные жители» в сандалиях налетели на ближние кибуцы мародерской толпой — третьей волной после хамасовского спецназа и армейских.

- Книга рассказывает о том, что происходило в Польше. В ваших послесловиях вы касаетесь и других территорий. Является ли Едвабно архетипом того, что происходило на советской территории? Или все же эти преступления имеют национальные особенности? И как их тогда объяснить?

- Едвабно, еврейских жителей которого соседи сожгли в сарае, несомненно, архетипично — уже в силу символизма стихии огня как параметра ада. Стихия огня как средство расправы проходит через всю историю человечества («да гори ты огнем!»). Только едва ли Едвабно прототипично. За три дня до Едвабно, 7 июля, нечто аналогичное скорее всего произошло неподалеку — в Радзилове. Известно, что в Кызбуруне под Нальчиком немцы сожгли в ноябре 1942 года 57 евреев, эвакуированных из Крыма. Но сарай тут не принципиален. Количество синагог, в которых немцы сжигали евреев, значительно больше, чем число сараев с тем же функционалом (за примером не надо даже уходить из восточных кресов — таков был «пожар» в Большой синагоге Белостока 27 июня 1941 года). Думаю, что сарай в Едвабно и не понадобился бы, не окажись тамошняя деревянная синагога в самом центре городка в тесном окружении жилых домов. Точно так же горели и костелы на Волыни: только внутри были поляки, а не евреи. Принципиально тут не то, чей «бензин» (по большому счету он всегда был немецкий), а то, чьи «спички»: и вот тут Едвабно уникально.

- Когда-то Арсений Рогинский, комментируя выступление Гросса, процитировал вопрос, который ему задали: «А зачем нам копаться в польских болячках, у нас что, своих мало?». Рогинский ответил: «В нашей стране тоже свои убивали своих». Как бы вы ответили на этот вопрос, и насколько это именно польские болячки?

- Во-первых, есть императив научного, объективного знания: необходимо разобраться в фактографии, очистить ее от мифологии и ресентимента. Потому и надо копаться в чужих, чтобы лучше разбираться в своих «болячках». Отказ от копания крайне желателен для оправдания и самооправдания: мол, «все так делают», «не мы первые начали!» и т.д.

- Очень важный тезис книги касается расхожей идеи о том, что погромы являлись местью за сотрудничество евреев с советской властью. Гросс с фактами в руках доказывает, что это не так, и что евреи сотрудничали с советскими властями не больше других, а погромщики часто сами являлись коллаборантами. Ложное утверждение о сотрудничестве евреев - просто очередное воплощение векового антисемитского навета или оно специально насаждалось?

- «Жидокоммуна» — это тоже вековой архетипический механизм, причем не столько защитный, сколько наступательный: «Бей жида-большевика, морда просит кирпича!». Это знакомо и по другим антисемитским контекстам: мол, все это не в вакууме, мол, нам приходится отвечать, мол, они сами виноваты.

- Важный вопрос, который часто обсуждается в наше время — о коллективной ответственности и коллективной вине, по Ясперсу. Как распределяется ответственность и вина в случае Едвабно? И лежит ли ответственность на последующих поколениях?

- Виталий Семин как-то заметил, что важнее разобраться в самом фашизме, чем в его корнях. Умберто Эко выдал на горá набор из 14 признаков фашизма, породив у некоторых зуд добавить в него парочку новых признаков. А Карл Ясперс — предложил разносортицу и классификацию вины и ответственности: мол, юридическая, политическая, моральная, метафизическая (это про «слезу ребенка»), коллективная, индивидуальная и т.д., и т.п.

Сферу приложения коллективной вины он сразу же ограничил виною политической: то есть за Гитлера в ответе все Фрицы и Эльзы его Третьего Рейха, не исключая даже его врагов и его жертв — евреев, например. При таком подходе любой Холокост и любой другой беспредел — внутреннее дело каждого суверена-диктатора, в том числе и диктаторов-легалистов, для которых важно, чтобы юридически все было шито-крыто. Забавно наблюдать, как самые отпетые национал-социалисты наотрез отказывались признавать свою юридическую вину, прячась за свод тогдашних законов и субординационность вождизма. Виноват при таком восприятии один только фюрер, а все остальные — его инструменты, а жертвы.

Коллективная ответственность и коллективная вина — это два связанных, но не идентичных понятия. Ответственность, не спросясь, делят на всех, а с виной так нельзя. Немецкие евреи не виноваты в Холокосте.

Коллективная ответственность не выморочна, на последующих поколениях она уже не лежит. Но она должна переходить в историческую ответственность, тот есть в политику и культуру поддержания памяти.

Есть еще и третье родственное состояние — стыд: стыд за свою страну, если она совершает преступления. Но стыд индивидуален.

- Сейчас слова «Холокост», «нацизм» используются направо и налево. В первую очередь, их использует пропаганда, но не только. Насколько, на ваш взгляд, Холокост можно сравнивать с другими преступлениями, погромами в разных частях света? В чем его уникальность?

- Его уникальность в сочетании системности и масштаба. Строго говоря, это предельно крайняя форма — или стадия? — антисемитизма: с императивом ликвидации, убийства на щите. Нужно встроить его в систему исторически строгих понятий, к числу которых, по моему убеждению, понятие «геноцида» уже не входит. Его настолько затаскали и заинструментализировали, что девальвировали и обессмыслили. Лично для себя я добровольно отказался от дальнейшего его использования в исторических штудиях. Призываю присоединиться к этому мораторию и других историков: пусть пропагандисты играют этим термином в свой пошлый футбол.

- Книги и фильмы, которые обжигают национальное сознание — влияют ли они на принятие политических решений?

- Книга Яна Гросса «Соседи», безусловно, из таких книг: она расколола и одновременно раскачала всю Польшу, лишив ее ложного имиджа эдакого народа-жертвы. Кажется, катарсисом для США стал минисериал 1978 года «Холокост», одно из его порождений — Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне. Таким же ожогом для СССР и России был солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ». В свете теперешней сталинизации возникает вопрос: точно был — или только казался?

Ян Томаш Гросс, «Соседи: уничтожение еврейской общины Едвабно в Польше». Перевод с польского В. Кулагиной-Ярцевой. Предисловие и послесловия П. Поляна. Издательство «Нестор‑История» Санкт‑Петербург, 2025.

На главном фото — Мемориал лагеря смерти Треблинка. Камень в память об убитых евреях из Едвабно. Фото: Adrian Grycuk / Wikipedia / CC BY-SA 3.0 pl