Главный герой книги был предельно несчастлив. «Человек живет не для того, чтобы быть счастливым. Есть вещи гораздо более важные, чем счастье», — писал он. Что ж, только мудрый знает, что счастье — не конечная цель бытия. Зато мы благодаря таким людям ловим частичку счастья, не доставшегося им самим. И Андрей Плахов показывает нам это убедительно и детально.
Андрей Плахов никогда не встречался с Андреем Тарковским. Поэтому его замысел — рассказать о великом режиссере — наверняка ему самому поначалу должен был казаться отчаянным. Его документальный роман «Тарковский и мы», изданный Редакцией Елены Шубиной, что греха таить, начинаешь читать с некоторой опаской. Когда понимаешь, что перед тобой рассказ о собственной жизни, «мемуар», то — настораживаешься еще больше. А когда с первых страниц понимаешь, что это не просто рассказ о собственной жизни, но попытка объять новейшую историю страны и мирового кинематографа, нанизав на личность Тарковского, — даже охватывает некоторый страх за автора. Грандиозность замысла заставляет сразу скрестить пальцы — ох, ну только бы получилось!
Но очень быстро пальцы разжимаются — уфф! — получилось.
Андрей Плахов по образованию — математик. Львовянин, закончил мехмат Львовского университета, отработал по распределению в конструкторском бюро телевизионного завода, но дело не пошло. Вмешался кинематограф, внезапная любовь к которому оказалась той стихией, что смыла прежнюю жизнь и увлекла в Москву, во ВГИК. Андрей, несгибаемый интеллектуал и жизнелюб, не просто выжил в этой новой стихии, но прочно занял собственную нишу одного из ведущих современных кинокритиков. С мощной поддержкой Елены, своей жены, единомышленницы и друга. Впрочем, сначала Андрей хотел стать режиссером, но отговорил Андрей Кончаловский, объяснив, что для режиссуры нужно много наглости, а у Плахова её нет. Может, мы потеряли большого режиссера — кто знает, — но зато обрели критика-суперпрофессионала. И вот теперь он, как Вергилий, ведет нас по кругам кинематографа и тех бурь, свидетелем которых оказался за свою довольно долгую жизнь. Тут без верного помощника не обойтись. Таким помощником Андрей Плахов выбрал тезку — Андрея Тарковского.
Ещё совсем юным Плахов непостижимым образом почувствовал присутствие Тарковского в своей львовской жизни. Автор признается, что даже не украинские корни Тарковских оказались для него столь существенными: «Гораздо важнее для меня, — пишет Плахов, — его влияние на духовную атмосферу позднего СССР, западным форпостом которого был Львов. Никогда за всю свою жизнь не посетив этот город, Тарковский тем не менее часто смотрел в его сторону. И когда снимал «Солярис» по роману Лема, и когда устремился в итальянскую эмиграцию. Ведь, глядя из Москвы на Запад, вы неизбежно направляете свой взор в европейское пространство через Львов. Луч вашего зрения не минует этот славный̆ город, и он наверняка окажется в фокусе глаза».
А посмотрев «Андрея Рублёва», Андрей сделал окончательный выбор. Не в пользу конструкторского бюро телевизионного завода.
Вся дальнейшая история страны в книге Плахова, весь колоссальный опыт автора в кинокритике, в фестивальном деле, в путешествиях, в наблюдениях за тенденциями мирового кино оказываются крепко привязаны к личности Тарковского. Великий режиссер словно простирает свои крыла и над автором, и над всем кинематографом, за судьбу которого он загадочным образом оказывается ответствен. Случился бы в российском кино Андрей Звягинцев, если бы его талант не впитал в себя, пусть и невольно, частичку видения мира Тарковского? А один из самых заметных современных режиссеров, турок Нури Бигле Джейлан — таким же богатым сформировался бы его киноязык, не будь Тарковский в ряду его любимых режиссеров?
Даже в тех главах книги, где Тарковского вроде бы и нет, он все равно присутствует так близко, что слышен его голос — то спокойный и дружелюбный, то нервный и недобрый. Вот проходит знаменитый V съезд Союза кинематографистов СССР, ставший провозвестником перестройки и дальнейших метаморфоз в жизни страны. Тарковского на съезде не было — он был тяжело болен, и жить ему оставалось считанные месяцы. Да честно говоря, и представить себе Тарковского в качестве участника какого бы то ни было собрания трудно. Но именно V съезд подтолкнул тогда ещё советский кинематограф к возвращению полузапрещенного имени Тарковского, к тому моменту давно эмигрировавшего, на родину. Этим занялся обновлённый Союз кинематографистов во главе с Элемом Климовым, чья выдающаяся работа «Иди и смотри» во многом перекликается с «Ивановым детством» Тарковского. Как справедливо пишет Плахов, Климов сотоварищи наивно ошибался, надеясь, что «свободное место в сознании миллионов займут Бергман и Тарковский».
Об отношениях (вернее — о не-отношениях) Бергмана и Тарковского Плахов рассказывает более детально, чем о многом, связанном с Андреем Арсеньевичем. Два гиганта, две вехи мирового кинематографа, две планеты — их мироощущения порой оказывались настолько близки, что казалось: им суждено встретиться и о многом поговорить. Но не случилось. Оба ревнивы, оба мизантропы, оба лидеры интеллектуальной мысли — иногда взаимное отторжение больше свидетельствует о схожести, чем теплые отношения.
Природа не наградила Тарковского хорошим характером и доброжелательностью, и Плахов в этом смысле не делает скидок своему кумиру, честно цитируя, например, его отзывы о коллегах.
«По телевизору показывали «Гамлета» Козинцева. До чего же это ничтожно! Бедный Григорий Михайлович! Неужели он действительно верил, что сделал нечто стоящее». Или: «Видел фильм Алова и Наумова «Бег». Это ужасно! Издевательство над всем русским — характером, человеком, офицером. Чёрт-те что!»
Или: «Сергей Герасимов рвётся к Ленинской премии; выступает в прессе с клятвами и объяснениями в любви в адрес Человека. Но, понимая, что его «Любить человека» вполне ничтожно, он выдумал «тетралогию» и хочет Ленинской хотя бы за четыре свои дерьмовых фильма. Что же? Может быть, и получит. Ну и ничтожество!» «Сегодня смотрел «Ватерлоо» Бондарчука. Бедный Серёжа! Стыдно за него». Он мерил чужие достижения с высоты своего гения, что далеко от объективности, но заставляет наблюдательного человека пристальнее всмотреться в то, что до сих пор казалось ему незыблемым — вроде козинцевского «Гамлета».
К чести Плахова надо сказать, что его характеристики многих деятелей кино, за которыми он наблюдает большую часть своей жизни, деликатно остаются в поле аналитики и рассуждений, не уходя в просторы соблазнительных упрёков и обвинений. Там, где речь идёт о личностях, не заслуживших симпатий автора, Плахов старается подкреплять свою антипатию не гневными эпитетами, а лаконичными рассказами о поступках. Рассказывая, как гнобили Тарковского на худсовете, посвященном «Зеркалу», приводит цитаты из выступлений известных, всеми любимых режиссеров, поддержавших церберов из Госкино.
Перед нами фреска, на которой сверкают отблески гения Тарковского. Где-то эти отблески слабее, где-то чуть ли не затмевают героев отдельных глав и рассказов. Герои здесь встают как былинные богатыри, и у всякого — свой Тарковский. Здесь Параджанов и Кончаловский, Панфилов и Соловьев, Хуциев и Балаян, из западных – Бергман и Антониони, Брессон и Трюффо, Тарантино и Вайда. А каждая глава завершается стихами самого автора — нежными и звонкими. Каждое из них – признание в любви. Первая глава кончается признанием в любви родному Львову:
«Этот город, казалось, всё сделал за нас, чтоб вопросы друг другу не ставить ребром: холодеющий воздух, пропахший костром, застывающей влаги дрожащий алмаз».
А последняя –
«Помню пронзительно чистое чувство: пагоды, люди зонты открыли, снег — словно знак чистоты небесной... Ах, это было в японском фильме!».
Тоже признание в любви – к кинематографу, к чистоте небесной, ко всему, что составляет счастье жизни.
Правда, главный герой книги, Андрей Тарковский, был предельно несчастлив. Но относился к этому с пониманием мудреца: «Человек живёт не для того, чтобы быть счастливым. Есть вещи гораздо более важные, чем счастье», — писал он.
Только мудрый человек знает, что счастье — не конечная цель бытия. Зато мы благодаря таким людям ловим частичку счастья, не доставшегося им. И Андрей Плахов показывает нам это убедительно и детально.
На главном фото — Андрей Тарковский на съемках фильма «Зеркало». Фото: Владимир Мурашко / coleccionmuseoruso.es
Поддержите автора посильным пожертвованием. Разовым, а еще лучше — ежемесячным. Это позволит нам пережить трудности первых месяцев работы и построить крепкий «Мост».
